ну, просто любить это оказалось не тискать, не задаривать и даже не воспевать, как ты обычно делаешь. оказалось, это служить смиренно и преодолевать ад, который развернут лагерем у тебя внутри, ежедневно, с семи утра. это слушать, а разве ты умеешь слушать - кого-нибудь, кроме этих больных сирен у себя в голове. это сражаться с гордыней, со своим титановым перфекционизмом, заменившим тебе базовое доверие миру и потоку событий, со своей цельнокованой ленью, со своей яростью - потому что когда ты в ярости, все боятся тебя, и это очень удобно, но дети, когда ты кричишь, в испуге жмутся к тебе же - замечала? - потому что больше не к кому на всем свете. это делать всё то, что ты никогда не любила, высмеивала, потому что теперь придется жить долго, потому что теперь она узнает, что смешно, что красиво, а что скверно, по твоему выражению лица. потому что врать себе всегда отлично получалось, но теперь есть одно чистейшее зеркало, белый лист, следующее за тобой неотступно, и оно вот уже не лжет, в ней видно всё: и твоя беспомощность, и твоя слабость, и твоя злопамятность. и то, сколько времени своей бедной жизни ты тратишь на вот это свое несчастье неизбываемое.
любить оказалось прям пахать, работать, выходить затемно и - без отговорок, ты не просто не каждый день готова к этому, ты бы и не начинала, если б не эти внимательные влюбленные глаза. взаимность-то, она, видишь, труднее, чем невзаимность - особенно такая, безраздельная. там молишься об одной премиальный улыбке, а здесь - оказаться достойной хоть десятой доли всего этого шквального доверия и обожания. и того, как тебя прощают по-царски: легко, счастливо, мгновенно. простила ли ты хоть кого-нибудь так, способна ли?! давай, без дураков, любила ли ты хоть кого-нибудь до этого? так, чтоб прям как душа - оставленное ею тело, созерцать всю свою малость и нелепость, и раскаиваться, и каждый день начинать работу, которая никогда не будет завершена?!
